Академик Иосиф Абгарович Орбели, директор Государственного Эрмитажа, яростно хлопнув дверью, вышел из своего кабинета и стремглав поднялся в музейные залы. Не замедляя шаг и не оглядываясь, он проходил по анфиладе пустых залов, будто его ожидало где-то впереди какое-то срочное, не терпящее отлагательств дело. В Москве, в Комитете по делам искусств, которому он обязан подчиняться, на все телефонные запросы он слышит один и тот же ответ: «Ждите указаний…»
Пусть так, пусть все правильно, пусть никто ни в чем не виноват. Война для Комитета такая же внезапность, как для всей страны. У руководителей Комитета сегодня тысячи забот. Он согласен, он все понимает. Но неужели они сами никак не поймут, что Эрмитаж один, один – для советского народа, один – для всего мира, один – у человечества! Он один и для Орбели. И именно он отвечает за все вверенные ему бесценные сокровища Эрмитажа!
В ночь на 23 июня, в 1 час 45 минут, совсем как на учениях, завыли сирены, совсем как на учениях, прозвучал по радио сигнал воздушной тревоги, совсем как на учениях, работники Эрмитажа разбежались по выставочным залам и служебным помещениям, взобрались на крыши дворцовых зданий, замерли у подъездов и ворот.
Люди, стоя у ворот, у подъездов, глядели в небо. Каменные громады музейных зданий, казалось, поднялись во весь рост над огромной безлюдной Дворцовой площадью, над пустынным простором Невы, словно подставляя себя под смертоносные бомбы врага. Лишь 40 самых драгоценных полотен, шедевры среди эрмитажных шедевров, были перенесены из Картинной галереи в нижний этаж.